- Ну и мудак! - сказал Баскин.

- Что такое - "нуйм удак"? - внезапно заинтересовался Швейцер.

- Идеалист, романтик, - перевел Виля Мокер.

Сергей Довлатов

Российское общество левеет стремительно, как беспартийный житель Петербурга Иванов из знаменитого рассказа Аверченко. Продавцы левого товара хорошо представляют свою целевую аудиторию и грамотно ведут рекламную кампанию. Достаточно посмотреть учебник маркетинга, дабы понять, что левацкая пропаганда выстроена по всем законам продвижения бренда. Для максимально успешного внедрения идеи в массы нужны яркие образы-символы и громкие лозунги, а вовсе не логически выверенные рассуждения, дела с которыми у леваков традиционно обстоят неважно. А значит, главной приманкой на этом рынке выступают не экономические программы и политические спичи, а нонконформное существование как таковое, альтернативный образ жизни, витальное буйство красок, идея превращения жизни не в перманентную революцию, конечно - слишком накладно, может и шальной пулей царапнуть, а это больно, - но в перманентный хеппенинг. Единственное, что здесь в остром дефиците, - так это личности, которые персонифицировали бы все эти красивые абстракции.

В самом деле, Мао морально устарел, тем паче, что Китай немедленно по смерти великого кормчего принялся изо всех сил обуржуазиваться. С Пол Потом и вовсе неудобно вышло, красные кхмеры - это чересчур радикально даже для самых отмороженных. Ленин и Сталин приелись, перекормили, спасибо. Троцкий, конечно, хорош, но это для продвинутых, готовых изучать теоретические труды "Льва из Дома Давидова", - широкую публику едва ли привлечешь местечковым профилем и старомодным пенсне. Можно, конечно, кого-нибудь новенького раскрутить, вроде Ульрики Майнхоф - но немецкая женская красота какая-то очень уж специфичная, ей только немцев и приманивать.

Так вот и получилось, что левакам и повесить-то в красном углу по большому счету некого (на всякий случай: это я про портреты). Кроме, конечно же, вечного Че. Зато уж этого брендят по полной - еще бы, ведь он один такой, как Тинькофф. Из всех фотографий аргентинского революционера больше прочих востребована та, где ему чуть за тридцать, он смотрит куда-то вверх и вправо, как будто видит что-то невидимое другим, - глаза горят, курчавится романтическая бородка, темные волосы, выбивающиеся из-под черного берета с пятиконечной звездой, образуют нимб вокруг головы. Другой, настоящий Че вряд ли сегодня кому-то нужен, а потому сомнительно, чтобы его биография работы Пако Игнасио Тайбо II, стала бестселлером. Не случайно предусмотрительные издатели тираж поставили чуть больше 3 тысяч.

Не подумайте чего эдакого - книга Тайбо вполне апологетическая, и своим героем биограф искренне восхищается. Просто такого Гевару не растиражируешь, не сделаешь революционной иконой - достаточно прочитать хотя бы те главы этого труда, что рассказывают о последних днях команданте. Почти год он бесцельно кружит по слабозаселенным районам Боливии, преданный кубинскими соратниками, местными коммунистами, наконец, крестьянами-индейцами, которых собирался осчастливить. Это после его смерти они решат, что он был то ли святым, то ли самим Христом, пришедшим спасти их, и начнут молиться ему и слагать в его честь религиозные гимны. А пока: с ним остаются только полтора десятка бойцов, измученных голодом, жаждой, усталостью, подавленных болезнями, впадающих в депрессию от сознания безнадежности своего дела - все остальные сбежали или погибли. Сам Че в придачу страдает от хронической астмы, мучившей его всю жизнь, и от прочих малоаппетитных расстройств:

"Когда мы вышли в путь, у меня начался страшный приступ колики с рвотой и поносом. Колику остановили демеролом, а я потерял сознание, и меня несли в гамаке. Когда я очнулся, то чувствовал себя значительно лучше, но оказался весь в дерьме, словно грудной младенец. Мне дали брюки, но без мытья запах дерьма можно учуять за милю от меня. Мы проспали там весь день", - протоколирует он в дневнике будни мировой революции.

По прочтении биографии, впрочем, становится понятно, почему Че по сей день так популярен во всем мире. Счастливых совпадений в его судьбе было столько, что их с избытком хватило бы на жития сразу нескольких пионеров-героев.

Ему повезло, когда совершенно случайно, в Мексике, он познакомился с братьями Кастро и стал участником единственной победоносной революции в Латинской Америке. К Кубе тогда было приковано внимание всего мира, который с волнением и восторгом следил за борьбой импозантных барбудос против диктатуры Батисты. И то сказать - Батиста вызывал такое неподдельное отвращение, что не сочувствовать сражающимся с ним повстанцам было невозможно. Даже сейчас, когда уже известно, чем все это закончилось, от кадров кинохроники тех лет веет неподдельной романтикой. А уж современникам молодые лидеры кубинской революции и вовсе должны были казаться чистыми робин-гудами.

Ему повезло, когда после отъезда с Кубы он проигрывал одно за другим все свои сражения, что в Африке, что в родной Америке, а потому мог не расставаться с автоматом и не заниматься реальной политикой, не говоря уж об экономике. Он уже пытался руководить на Кубе финансами - хватило и ему, и кубинцам. Такой же, как Че, безупречный идеалист, Сальватор Альенде, несколько лет пореформировал Чили на социалистический лад - много ли видно сегодня на улицах портретов этого действительно героического и достойного человека?

А ведь у Гевары, представлявшего жизнь и экономическую практику за пределами Латинской Америки по революционным брошюрам, получалось немногим лучше. Первый же его визит в Советский Союз закончился тем, что умница Хрущев всучил кубинским товарищам "устаревшие, дорогостоящие и малопроизводительные" технологии для изготовления велосипедов, медной проволоки, щеток и прочих полезных мелочей. Проверить никто не удосужился - во-первых, с экспертами у молодой революции, естественно, было плоховато, все буржуазные спецы сочли за благо удрать в Штаты, а во-вторых, Че и компании и в голову не приходило, что в стране победившего социализма могут обмануть посланцев Острова Свободы. Гевара был действительно трогателен в этой своей наивности: месяц спустя, во время визита в Пекин, его повергнет в ужас информация, что Китай продолжает выплачивать Советам долг за оружие, закупленное во время корейской войны, - как же так, одно социалистическое государство требует с другого деньги за военные поставки, предназначавшиеся для защиты третьего?!

Но больше всего повезло ему, когда он был захвачен боливийскими солдатами и на следующий день расстрелян. Он погиб накануне сорокалетия - возраст критический для женщин и революционеров; крупный от рождения, он начинал толстеть; очередная кампания по разжиганию мирового пожара из кубинской искры была полностью провалена, исследователи до сих пор спорят, зачем Гевару понесло в Боливию, где на поддержку масс не было никаких шансов. Что ему еще оставалось, кроме плена и пули? Вернуться на Кубу с поражением? Отращивать живот и, подобно другу Фиделю, превращаться в посмешище? Изображать вечнозеленого подростка, как Лимонов или Евтушенко? Бежать от режима Кастро и, проклиная революцию, просить убежища в Европе, как ближайший сподвижник Гевары Даниэль Рамирес?

Кроме того, не забудем - его убили в 67-ом. То был едва ли не последний год, когда "революционер" еще не всегда значило "бандит", "убийца", "палач". Проживи он хотя бы на пару лет дольше, доживи до мировой волны террора, до тех времен, когда люди с его именем на губах принялись захватывать самолеты и пароходы и сотнями убивать мирных граждан - и ему пришлось бы выбирать. Мы знаем о нем достаточно, чтобы, почти не сомневаясь, предположить, каким был бы этот выбор. И вместо красивой легенды нам осталась бы обычная уголовная хроника, и писали бы мы сейчас его имя через запятую с Карлосом Шакалом или каким-нибудь Абу аль-Аббасом. Нет-нет, ему действительно повезло.

Кому не повезло, так это его законным наследникам, сегодняшним левакам. Все их попытки использовать лик Че Гевары в революционной агитации обречены заранее. Какие там знамена, какие хоругви - он давно уже разошелся на маечки-футболочки, пивные этикетки, зажигалки и татуировки. Свято место надежно оккупировано, пайковым герильерос придется искать себе другую песочницу. Бренд не вынесет двоих.