Эко Умберто. Поиски совершенного языка в европейской культуре / Пер. с итал. А.Миролюбовой. - СПб.: Alexandria, 2007 - 423 с. - 3000 экз. (Становление Европы [серия научных трудов под ред. Жака Ле Гоффа, вып. 1]).

Книга Эко посвящена тому, как европейские книжные люди искали совершенный или, что то же самое, "универсальный" язык, стремясь превратить идею совершенства в действенную силу общеевропейского развития. Европейская культура с самого своего начала не пошла по пути наименьшего сопротивления - счесть разные языки диалектами и начать искать как можно больше лазеек для взаимопонимания. Они не стали развивать общение готовыми формулами, риторическими жестами и условными знаками, которые сразу смазывают языковые различия. Вдумчиво прочтя библейский рассказ о вавилонском столпотворении, молодая Европа увидела перед собой разделенные, а не перекликающиеся друг с другом языки. О ране разделения языков изредка позволяли забыть только крайне рискованные филологические эксперименты, которые в истории Европы мы можем пересчитать по пальцам: игровые попытки отождествить язык Адама с одним из современных европейских языков, восходящие к каббалистам размышления о "естественном языке человека", полемическое отождествление новых языков с древними. В последнем случае перед нами уже не игра, а вера в чудо, но такое чудо, которое полностью входит в плоть политики.

Если у книги Умберто Эко есть мораль, то она проста: европейская мысль о совершенном языке оказалась крайне консервативной. Она не менялась со времен Данте до появления сравнительно-исторического языкознания в XIX веке, то есть ее не смогли замутнить или поколебать величайшие политические и культурные перевороты. В своих трудах Данте радикально порвал с мечтами о "языковой аналогии", то есть о выравнивании семантики и грамматики языка по законам логики. Принцип "аналогии" тревожил античную мысль ("аналогию" иногда даже пытались воплотить безудержные в своих проектах диадохи Александра Македонского), а в Средние века привел учителей Данте - Брунетто Латини и поэтов "Нового сладостного стиля" - к идее научно синтезировать диалекты для создания глубокомысленного языка. После Данте, которому идея выравнивания диалектов "по аналогии" мерещилась в виде мыслимых и немыслимых форм разврата, думать о синтезе стало невозможно. Выравнивание, по мнению Данте, принижало язык: языковое богатство превращается в черновой материал, большую часть которого равнодушно отбрасывают, а оставшейся частью злоупотребляют. Для того языкознания, которое было основано Данте, язык заведомо не равен самому себе. Остроумное предположение великого итальянца о том, что язык в вавилонском столпотворении разделился по профессиям, предвосхитило идею национального своеобразия языков (которой Эко посвящает интереснейшее послесловие своей книги) и воспретило всякую конструктивную переделку языка. Вывести язык из крайне болезненного состояния его послевавилонского существования, болезни и смерти можно было теперь только усилием благой воли.

Затронув Каббалу и "машину Луллия" (первый кибернетический проект в истории Европы), Эко подробно остановился на европейских мифах об иероглифах египетской древности как "идеографическом" языке в буквальном смысле: языке идей, причем идей мистических. Далее Эко увлеченно рассказывает о попытках создания сначала универсального кода для всех понятий (Афанасий Кирхер), а после - философского языка, основанного на исчерпывающих подразделениях всего семантического универсума (философ Лейбниц и другие). Мост между оккультными иероглифическими языками и "компьютерными" проектами семантического новояза оказывается, по мнению исследователя, простым - усложнение дипломатии на заре нового времени. С одной стороны, новым европейским властям оказалось необходимо ставить всех перед готовыми решениями, а с другой - проявлять большую гибкость в создании политических "ловушек". Тут и нужна скорость "машинного перевода" с языка на язык и почти заговорщицкая темнота высказывания. Эко отмечает и предвосхищение в Британии XVII века аналитической философии - которой британская культура хвалилась весь ХХ век:

Такие люди, как Уорд и Уилкинс, выдвигают себя на роль нового Адама, вступая в прямое соперничество с мистиками и их спекуляциями ... объявляется война традиции, дается обещание иными средствами излечить язык от спазмов; перед нами манифест того скептико-аналитического направления чисто британского склада, которое в ХХ веке превратит лингвистический анализ в орудие ниспровержения многих метафизических понятий.

Для Лейбница и других "континентальных" философов задуманный ими универсальный язык был средством смысловой интеграции всего мира вокруг себя - через поэзию чистого перечисления. Для такой интеграции необходимо было научиться однозначно выражать сложные понятия: попытка создания "замкнутых в себе" языковых знаков неожиданно оказалась близка принципу китайских иероглифов. И замечательно, пишет Эко, что, когда наконец Европа открыла настоящие китайские иероглифы, в них увидели не столько новые возможности для развития языка, сколько просто заслуживающее восхищения техническое совершенство. Это говорит о том, что Европа к тому времени уже самостоятельно открыла все смысловые возможности знака. Поэтому философские языки (чего не замечали их создатели) оставались просто шифрами, не производя той смысловой реформы, ради которой они изобретались. Власть гипотезы Данте оказалась неимоверно сильной: языковая индивидуальность, вопреки всем достижениям разума, продолжала заявлять о себе, сводя любые реформы языка просто к новому перечислению уже знакомых явлений окружающего мира.

В последних главах книги Эко рассуждает о языках "апостериорных", то есть созданных на основе уже существующих языков. Успех искусственного языка эсперанто Эко объясняет как раз ограничением в этом языке монополии математических шифров в пользу безудержного словообразования.

Монография "Поиски совершенного языка в европейской культуре" открывает серию "Становление Европы". Эта международная серия была основана несколькими крупными издательствами из разных стран Европы. Если педантично начать просмотр книги с библиографии, нетрудно заметить, что в русском переводе книги библиография оформлена по европейским или, точнее, итальянским правилам.

В переводе книги Эко можно найти некоторые досадные неточности в передаче имен: например, известная британская исследовательница европейских эзотерических традиций Фрэнсис Йейтс почему-то склоняется по мужскому роду. Но несомненно, что вышедшая на русском книга Умберто Эко знакомит читателя с интереснейшей проблематикой, подвигая на плодотворные размышления.