Эдмунд С. Морган. Бенджамин Франклин. (Benjamin Franklin by Edmund S. Morgan. Yale University Press, 2002, 339 pp.).
Уолтер Исааксон. Бенджамин Франклин: Жизнь одного американца. (Benjamin Franklin: An American Life by Walter Isaacson. Simon & Schuster, 2003, 608 pp.).
Гордон С. Вуд. Американизация Бенджамина Франклина. (The Americanization of Benjamin Franklin by Gordon S. Wood, Penguin, 2004, 384 pp.).
Дэвид Вальдстрейчер. Америка в бегах: Бенджамин Франклин, рабство и Американская революция. (Runaway America: Benjamin Franklin, Slavery, and the American Revolution by David Waldstreicher. Hill and Wang, 2004, 336 pp.).
Джерри Уайнбергер. Бенджамин Франклин без маски: О единстве его этических, религиозных и политических взглядов. (Benjamin Franklin Unmasked: On the Unity of His Moral, Religious, and Political Thought by Jerry Weinberger. University of Kansas, 2005, 336 pp.).

Для одних Бенджамин Франклин искусный дипломат, для других великий патриот и посредственный ученый, для кого-то упрямец с диктаторскими замашками, помешанный на самодисциплине и добродетели, но для всех - выдающийся "отец-основатель" Америки. Д.Г.Лоуренс видел в нем персонификацию "последнего человека" из ницшевского "Заратустры", а Макс Вебер - олицетворение протестантской этики: стопроцентного буржуа и расчетливого эмпирика, абсолютно чуждого поэзии.

В 1776 году в возрасте семидесяти лет Франклин прибыл в Париж в меховой шапке и скромном коричневом костюме, воплощая идеал простого, но достойного человека из Нового Света, резко отличавшегося от аристократов, допущенных к пышному королевскому двору. Казалось, он олицетворял и просвещенного вольтеровского "простодушного", и "благородного дикаря" в духе Руссо. Интеллектуалы были очарованы, а модницы взяли на вооружение прическу "куафюр а ля Франклен", имитировавшую его меховую шапку. В 1779 году он писал дочери: "Лицо твоего отца стало настолько узнаваемым во Франции, что его можно найти на медальонах, кольцах, часах и табакерках, а также на рисунках и гравюрах, раскупающихся как горячие пирожки". Любопытно отметить, что, когда Франклин сходил с политической сцены, простые американцы (в отличие от политиков) были очарованы им почти так же, как и французы, и все это благодаря продуманным манипуляциям со своим "публичным имиджем". Изобретениям Франклина несть числа, но самое интересное, что он изобрел, - это он сам.

Из грязи в князи

Франклин был "человеком, который сам себя создал" во многих смыслах слова; начать с того, что он вышел "из грязи в князи". Будучи младшим сыном (и при этом пятнадцатым ребенком) Иосии Франклина, владельца мыловарни и свечной мастерской в Бостоне, он начал "трудовую карьеру" подручным в типографии и - подневольным слугой у хозяина, обращавшегося с ним как с рабом. В семнадцатилетнем возрасте сбежал в Филадельфию без гроша в кармане. Работал наборщиком, редактором, торговцем. Поднакопив денег, открыл собственное издательство, где печатал "Пенсильванскую газету", ставшую популярной в Филадельфии. Газетное дело принесло Бенджамину богатство, а известность доставили небольшие подборки анекдотов и афоризмов, которые он публиковал под названием "Альманах бедного Ричарда" (иные его остроты американцы помнят до сих пор). В возрасте сорока двух лет отошел от дел, чтобы посвятить себя науке, изобретательству и общественно полезной деятельности. Франклин проводил эксперименты с электричеством и изобрел громоотвод; кроме того, ему принадлежат самые разные изобретения - от музыкальных инструментов до бифокальных очков и высокоэкономичной "франклиновской печи" (прообраза российской "буржуйки"). Был основателем первой публичной библиотеки, добровольной пожарной бригады и многих других усовершенствований: так, по инициативе этого вольтерьянца, призывавшего строить жизнь "на началах разума", филадельфийцы замостили городские улицы и создали местную милицию. Будучи лояльным британским подданным, Франклин далеко не сразу примкнул к сторонникам революции, но к 1776 году полностью посвятил себя борьбе за независимость Америки. Получив международное признание, стал успешным дипломатом, а вернувшись на родину, употребил весь свой политический авторитет на то, чтобы добиться принятия новой американской конституции. Умер в 1790 году в возрасте восьмидесяти четырех лет.

Образцовый американец

Однако Франклин был "человеком, который сам себя создал" еще и в том нетривиальном смысле, что сознательно скроил себя по модели архетипического "образцового американца" и тем самым снискал любовь одних и ненависть других на столетия вперед. Он создал этот образ преимущественно в "Автобиографии", которая стала одной из самых читаемых книг в Америке. В ней описан путь Франклина от бедности и неизвестности к вершинам богатства и славы.

Но это еще и история морального и материального искупления. Франклин описывает себя как не по годам развитого подростка, который, начитавшись современных книг, отклоняется от отцовской морали и религии и становится бунтарем-вольнодумцем. Осознав, какие страдания причинил своим ближним и какой вред нанес собственной персоне, Франклин дает себе еще один шанс; он возвращается к Богу и разрабатывает свой знаменитый проект морального усовершенствования, нацеленный на то, чтобы достичь контроля над собой и посвятить себя служению Богу путем оказания помощи и поддержки своим соотечественникам. Этот амбициозный проект был задуман как урок для всех американцев. Франклин изображает себя в "Автобиографии" как политика, глубоко озабоченного моралью и решающего все вопросы рационально и прагматично; герой "Автобиографии" никогда не утрачивает самообладания и всегда печется об общественном благе. (Отметим в скобках, что о своих достижениях в области науки и изобретательства автор говорит походя, словно бы не придавая им особого значения.)

Среди современников Франклина было немало достойных людей (достаточно назвать, например, Джона Адамса), считавших Франклина самовлюбленным фанфароном, однако со временем созданный им автопортрет был принят за образец идеологами американского патриотизма, воспитателями и педагогами. С другой стороны, он же служил предметом ненависти и насмешек как для американских философов-трансценденталистов, так, например, и для английского писателя Д.Г.Лоуренса - словом, для всех тех, кто ненавидел буржуазию. Одни восхищались Франклином как образцовым представителем демократической Америки, который с присущим ему трудолюбием и моральной дисциплиной пришел ниоткуда, чтобы стать большим человеком и служить своим согражданам; другие ненавидели его как бездушного педанта-резонера, безыдейного материалиста и накопителя, представляющего безыдейное и накопительское общество. Таким образом, отношение к Франклину зависит (и всегда зависело) от того, как человек относится к Соединенным Штатам: это единственный в своем роде образ, который легко и непринужденно отождествляется с Америкой, что бы вы о ней ни думали.

Одно не вызывает сомнений: он не церемонился, изображая из себя "квинтэссенцию американизма" (в лучшем смысле слова) и морального героя. В начале второй части своей "Автобиографии", написанной в 1784 году, Франклин объясняет, что побудило его вновь взяться за перо. Оказывается, его сподвигнули на это два непомерно лестных письма, полученных от друзей Франклина - Абеля Джеймса и Бенджамина Вона - и приведенных в "Автобиографии". Мало того, что в этих письмах история жизни Франклина оценивается выше, чем все сравнительные биографии Плутарха, вместе взятые; он провозглашается примером, достойным подражания для миллионов, как образец самовоспитания, мудрости и скромности. Абель Джеймс пишет, что не знает "ни одного человека из живущих на земле, даже если собрать все их достоинства воедино, кто сделал бы столько, сколько ты, для развития в американской молодежи великого духа промышленного развития и интереса к бизнесу, бережливости и воздержания". Вон добавляет: "Все то, что произошло с тобой, неразрывно связано со всем тем, что произошло с нашим пробудившимся народом; и я не думаю, что в этом отношении писания Цезаря и Тацита могут быть более интересными для истинного ценителя человеческой натуры и общества".

В биографиях, написанных Эдмундом Морганом, Уолтером Исааксоном и Гордоном Вудом, рассказана история жизни Франклина. Все эти авторы в той или иной мере очарованы своим героем. Адамс сказал бы, что они "поддались чарам старого лиса-атеиста". Думаю, что в конечном итоге так оно и случилось: хотя все трое вносят посильный вклад в развенчание "мифа о Франклине", они тем самым очеловечивают своего героя, чтобы сделать его "предметом реалистического восхищения". Франклин, изображенный в этих книгах, имеет мало общего с абсолютно хладнокровным и полностью контролирующим себя политическим деятелем, изображенным в "Автобиографии". Во всех трех книгах Франклин описывается как человек, подверженный временному ослеплению, вызванному обидой или гневом, империалистическими амбициями или снобистским изоляционизмом, заслоняющими от него политическую реальность, которая в иных условиях была бы воспринята как очевидная. Не был он и тем демократом-эгалитаристом, который нарисован в "Автобиографии": Франклин работал в типографии только до тех пор, пока не получил возможность отойти от дел и посвятить свой досуг увлечениям, достойным джентльмена. Он стал фольклорным героем для среднего класса только в агиографии, которая появилась уже после его смерти.

"Портрет с бородавками"

Как Морган, профессор истории Йельского университета, так и Исааксон, президент Аспенского института (Aspen Institute) и бывший директор CNN, считают, что Франклин потерял голову, когда занялся разработкой хитроумного плана, согласно которому добившаяся независимости колония Пенсильвания снова перешла бы под власть британской короны. Франклин добивался этого всеми силами после 1757 года, когда он очутился в Лондоне в качестве агента Пенсильванской ассамблеи. Начиная с середины 1740-х годов политика Пенсильвании, ослабленной столкновениями с Францией и с индейцами, вращалась вокруг вопроса о финансировании нужд обороны. Возглавляемая Томасом Пенном партия собственников отвергла предложение обложить дополнительным налогом земельные владения. Партия квакеров, располагавшая в Ассамблее большинством голосов, выступила против партии собственников и победила, но не стала торопиться с выделением денег на оборону. Франклин, обеспокоенный безопасностью Пенсильвании, на которую с вожделением посматривали как Франция, так и Испания, проникался все большим энтузиазмом по отношению к Британской империи. В результате он пришел к выводу, что обе колониальные партии исчерпали лимит доверия и спасти Пенсильванию можно только одним способом - отменить самоуправление и перейти под юрисдикцию британской короны.

Франклин воспылал столь лютой ненавистью к Пенну, которого считал высокомерным глупцом, что в конечном итоге подорвал собственный авторитет как в своей квакерской партии Пенсильвании, так и за океаном, в лондонском правительстве. Эта же страсть привела его к потере депутатского кресла в Пенсильванской ассамблее на выборах 1764 года; против него был на скорую руку сколочен альянс из немцев, которых он оскорбил легкомысленной шуткой, шотландцев и ирландских пресвитерианцев; кроме того, против Франклина голосовала партия собственников и даже некоторые квакеры, особенно Джон Дикинсон, опасавшийся, как бы не выплеснуть с водой и ребенка: что там ни говори, а руководимая Пенном партия собственников обеспечивала религиозную свободу и относительную независимость Ассамблеи. Поскольку партия квакеров продолжала контролировать Ассамблею, Франклину немедленно продлили полномочия как агенту, что позволило ему и дальше плести интриги с целью передать Пенсильванию под власть Британской империи. К счастью для себя, несмотря на упорство, достойное лучшего применения, Франклин нимало не преуспел на этом сомнительном поприще.

Гордон Вуд, профессор истории Брауновского университета (Brown University), не согласен с подобной трактовкой "пенсильванской аферы". Он утверждает, что потерпевший фиаско план прекрасно вписывается в систему взглядов Франклина, который долго оставался пылким империалистом и монархистом. По мере того как в колониях назревал кризис, Франклин, подпавший под влияние английских тори, становился все более убежденным сторонником теории империи, согласно которой все полномочия по управлению колониями должны перейти от парламента к королю. Его схема заключалась в следующем: североамериканские провинции, которые Франклин начал называть государствами, и Великобритания - равноправные и суверенные части империи; высшая законодательная власть в них принадлежит собственным представительным органам, соответственно ассамблеям и парламенту, при этом парламент не имеет никаких преимуществ перед ассамблеями и не располагает никакими правами в Новом Свете; связь между двумя политическими сообществами осуществляет король, причем власть его в обеих частях империи ограничивается в равной мере выборными органами; хранилищем прав и свобод американцев и англичан становятся общественные договоры (в провинциях роль таковых выполняют хартии), одобренные представительными собраниями.

Вуд пытается доказать, что неудачи Франклина были обусловлены не слепой ненавистью к Пенну, а противодействием со стороны лорда Хиллсборо (Lord Hillsborough), секретаря Американского департамента, придерживавшегося жесткой линии в колониальных делах. Как бы то ни было, надежды Франклина на империю снова возродились в 1772 году, когда благодаря успешным махинациям американцев Хиллсборо был смещен со своего поста и заменен более покладистым лордом Дартмутом.

Эти надежды были окончательно развеяны благодаря очередному "приступу слепоты", когда Франклин допустил непростительную ошибку в так называемом "деле Хатчинсона": он попытался возложить всю ответственность за враждебность Британии по отношению к Америке не на английский парламент и правительство, а на одного человека - губернатора Массачусетса Томаса Хатчинсона, которого Франклин обвинил в измене. Хатчинсон в частной переписке с английскими чиновниками призывал принять жесткие меры по отношению к американцам. Франклин раздобыл эти письма и обнародовал их. Вуд расценивает этот поступок как "чудовищный просчет": публикация писем Хатчинсона воодушевила американских радикалов, в связи с чем Франклин был вызван "на ковер" в тайный совет английского парламента, где ему пришлось заискивать и унижаться; вследствие "дела Хатчинсона" Франклин приобрел в Англии репутацию обманщика и лицемера - его посчитали серым кардиналом, стоявшим за всеми антианглийскими выступлениями американских радикалов.

Морган, Исааксон и Вуд согласны в том, что еще одним источником слепоты Франклина был свойственный ему снобизм, заставлявший этого "образцового демократа" верить, что горстка рассудительных джентльменов всегда найдет решение любой политической проблемы. Этот снобизм особенно ярко проявился в "деле Хатчинсона", а также в ошибках, допущенных Франклином во время кризиса, связанного с Актом о гербовом сборе (1765). Предпринятые Франклином шаги к примирению и урегулированию кризиса привели многих американцев к убеждению, что он-то и заварил всю эту кашу.

Когда стало ясно, что попытки добиться урегулирования провалились и бунт неизбежен, Франклин переметнулся на сторону радикалов, требовавших полной независимости Америки. (Отсюда название книги Вуда: "Американизация Бенджамина Франклина".) Однако, если верить Вуду, это не было спонтанным решением. Оскорбленный в лучших чувствах, Франклин озлобился на империю, которая его унизила, и трансформировал свои обиды, страсти и вожделения в революционный пыл, отдав всего себя делу борьбы за независимость.

Приняв это судьбоносное решение, Франклин почувствовал себя как рыба в воде: именно к этому периоду относятся его наивысшие достижения: дипломатические подвиги, позволившие добиться того, чтобы Франция поддержала революцию, а затем помогла Америке выработать приемлемые условия мира с Британией. Во всех трех биографиях представлена впечатляющая картина почти фантастической по своей успешности дипломатической деятельности Франклина в Париже. На этом жизненном этапе мы видим Франклина во всем его величии: перед нами человек, великолепно владеющий собой, компетентный и целеустремленный, что не мешает ему, несмотря на ответственность возложенной на него миссии, уделять внимание живописи, игре в шахматы, сочинительству и другим развлечениям, в том числе и ухаживаниям за вдовой знаменитого философа Гельвеция, не говоря уже о многочисленных дамах полусвета.

Первородный грех Америки и: Франклина

Политическая карьера Франклина была длительной и разнообразной, и он нажил себе столько сильных врагов, что его смерть была встречена в американской политической элитой удивительно прохладно. Вуд напоминает, что во Франции Национальная ассамблея объявила по этому поводу трехдневный национальный траур, и едва ли не все ведущие философы построились в очередь, чтобы произнести хвалебную речь в память о своем почившем коллеге. В Америке все было иначе. Вице-президент Адамс, ненавидевший Франклина за то, что тот, по его мнению, незаконно присвоил себе лавры творца революции, вступил в сговор с Ричардом Генри Ли, Ральфом Изардом и другими сенаторами, считавшими Франклина слишком "офранцузившимся", - с тем чтобы сорвать утверждение поминального адреса, отдающего формальную дань уважения отцу-основателю Америки. Американское философское общество, соучредителем которого был Франклин, отложило заседание, посвященное его памяти, на целый год. И даже тогда речь, произнесенная одним из пожизненных врагов Франклина, была исполнена недоброжелательности и изобиловала оскорбительными намеками.

Рассказывая о печальном конце Франклина, Вуд не говорит о другой причине, по которой многие члены сената не были расположены произносить славословия в его адрес. Во время переговоров по выработке знаменитой Конституционной конвенции о компромиссе по вопросу о представительстве и налогах, которые велись у Франклина на дому, он так и не пересмотрел своего отношения к рабству и даже отговорил Пенсильванское аболиционистское общество (президентом которого состоял) передать в сенат петицию, требующую наложить запрет на работорговлю. Заключив эту сделку с дьяволом, Франклин вскоре (в 1790 году) поставил свою подпись под гораздо более радикальной петицией к конгрессу, в которой выражался протест не только против работорговли, но и против рабства как такового. Разумеется, эта петиция была отвергнута, но в ходе развернувшихся при ее обсуждении прений южане обвинили Франклина в лицемерии: старый лис сорвал компромиссное решение, которое сам же и разработал, обведя своих наивных соратников вокруг пальца.

Вуд называет эту петицию в конгресс "последним шансом, которым Франклин не преминул воспользоваться": он выступил уже не как "прагматичный и ловкий примиритель", а как убежденный противник рабства, бросивший свои обвинения в лицо сенаторам-южанам. Однако в книге Дэвида Вальдстрейчера "Америка в бегах" отмечена ирония ситуации, ускользнувшая от Вуда: Франклин на протяжении длительного времени извлекал выгоду из рабства, всячески продлевал ему жизнь и оправдывал его. И тут неизбежно возникает вопрос: как примирить репутацию Франклина - и соответственно Америки - с их общим первородным грехом?

Вальдстрейчер, профессор истории в Temple University, показывает, что жизнь и карьера Франклина как "образцового американца" была связана с институтом рабства от начала и до конца. В "Америке в бегах" скрупулезно анализируется собственный опыт Франклина как беглого подневольного слуги, положение которого мало отличалось от положения раба; раскрывается экономическая зависимость Франклина от рабства и подневольного труда; прослеживается постепенное изменение его взглядов на институт рабства; разоблачаются пропагандистские уловки, при помощи которых Франклин пытался опровергнуть обвинения англичан в том, что колонисты требовали прав и свобод для себя, отнюдь не собираясь предоставлять их своим рабам.

В начале 1760-х годов Франклин пришел к выводу, что рабство - это зло, но продолжал возлагать ответственность за него на англичан (точно так же поступил и Джефферсон в проекте "Декларации независимости"), как будто американцам не в чем было себя упрекнуть. Вальдстрейчер отмечает, что, когда Франклин осуждал рабство, он делал это в пропагандистских целях - для создания образа, олицетворяющего идею "американской идентичности, исключающей рабство". И действительно, в "Автобиографии", сыгравшей главную роль в сотворении мифа о Франклине, рисуется Америка как страна свободы, неограниченных возможностей и упорного труда; при этом в ней не говорится ни слова о тех, кому приходилось "упорно трудиться" по той простой причине, что у них не было другого выбора - они были рабами.

Вальдстрейчер пытается доказать, что репутация Франклина как борца с рабством была в большой мере результатом деятельности активистов-аболиционистов, которые использовали его имя, так как знали, что он не посмеет на это возразить. Франклин, который всегда знал, что свобода - очень хорошая вещь, в конечном итоге осознал, что рабство - вещь очень плохая, причем для всех: и для рабов, и для их хозяев, и для Америки, и, главное, для того прекрасного нового мира, о скором построении которого возвещало бурное развитие науки и технологии. Но человеку, читающему Франклина (даже если это поздние сочинения), трудно отделаться от ощущения, что этому автору приходилось делать над собой немалые усилия, чтобы говорить "правильные" слова о рабстве. Хотя Франклин и считал рабство очень плохой вещью - такой плохой, что охарактеризовал его в выступлении в конгрессе как "надругательство над человеческой природой", - но, будучи прагматистом, полагал, что неплохо было бы продлить жизнь этому чудовищу.

Возможно, Вальдстрейчер сгущает краски, приписывая Франклину расистские импульсы и мотивы. Ведь если судить о Франклине по стандартам, которые существовали в те времена, компрометирующих его в этом отношении фактов на удивление мало. В "Автобиографии" Франклин хотел смыть пятно рабства как с образа Америки, так и с собственной репутации. Скорее всего, Франклин понимал, что рабство доживает последние дни, и был готов, сходя в могилу, "дать ему пинка". Но, похоже, он считал, что Америка в лице "образцового американца" не должна "зацикливаться" на этой проблеме; рабство было для Франклина ошибкой, достойной сожаления, но он считал, что это не повод рвать на себе волосы и заниматься самокопанием; нужно исправить ошибку - и забыть о ней. Франклин был уверен, что сосредоточенность на грехе не служит делу добра.

Настоящий Бен Франклин

Рисуя портрет Франклина "с бородавками", Морган, Исааксон и Вуд стремятся заменить поднадоевший картонный "миф о Франклине" - реальным, человечным героем свободы, подвижником морального и материального прогресса. Они возвышают Франклина, опуская его на землю; тем самым они отдают должное Америке как символу свободы и прогресса. Американцы не ангелы, но, имея в лице Франклина образец для подражания, они стараются быть, по крайней мере, "на стороне ангелов". В конечном итоге, показывая, как Франклин становился лучше, преодолевая свои страсти, эти авторы в каком-то смысле подтверждают истинность нарисованного в "Автобиографии" идеального портрета. Перед нами человек, переживший тяжелый душевный кризис, но нашедший в себе силы отвергнуть плоский скептицизм, скоординировать свои способности и полностью мобилизовать свою любовь к натурфилософии и общественной деятельности, которую он трактовал как служение Богу.

Однако есть немало причин (взять хотя бы гиперболические письма Джеймса и Вона), по которым "Автобиографию" Франклина следует читать с большой осторожностью. Если верить тому, что сказано в первой части книги, Франклин еще в юности утратил веру в Бога, и особенно в Провидение, о чем свидетельствует его метафизический памфлет "Диссертация о свободе и необходимости, удовольствии и страдании", написанный и опубликованный в Лондоне в 1725 году, когда ему не было еще двадцати лет. Вскоре Франклин сжег свой памфлет, в котором отрицались свобода воли и существование добродетели и греха. Размышляя о своих заблуждениях, Франклин пережил моральный кризис, вследствие которого вернулся к традиционным взглядам, в том числе и к вере в Провидение. Однако во второй части "Автобиографии", написанной десять лет спустя и в некотором текстуальном отдалении от описания лондонских эскапад, Франклин не моргнув глазом утверждает, что "никогда не сомневался" в том, что Бог правит миром посредством Провидения, а также в том, что "за любым преступлением последует наказание, а добродетель будет вознаграждена - если не на земле, то на небе". Подобное противоречие просто не может быть ошибкой, незамеченной автором. Ни один нормальный человек, тем более такой умный, как Франклин, не может "забыть" столь важные события своей духовной жизни, как утрата и затем новое обретение веры.

Эти нюансы в полной мере учтены в книге Джерри Уайнбергера, которую можно назвать в какой-то мере революционной. Автор производит переоценку наследия Франклина, раскрывая в нем значительно более тонкого, сложного и глубокого мыслителя, чем принято думать. В его книге выражено сомнение по поводу реальности истории падения и последовавшего за ним искупления. По мнению Уайнбергера, пристальное чтение "Автобиографии" приводит к выводу, что Герой, Посвятивший Себя Служению Обществу, - это миф. Скорее, Франклин делал то, что ему нравилось; к тому же он был серьезным мыслителем, который хотя и носил кожаный передник, но философствовал не молотом, а головой, зачастую прибегая к иронии. При поверхностном чтении сутью его сочинений может показаться незамысловатый совет: если хочешь быть достойной и нравственной личностью, придерживайся конвенциональных правил респектабильности. Однако в тех же сочинениях Франклина предусмотрительно разбросаны слегка замаскированные "ключи", воспользовавшись которыми внимательный читатель может получить доступ к его подлинным взглядам.

О самых важных материях Франклин писал так, чтобы доставить удовольствие читателю, который верит в незыблемость общепринятых взглядов и может просто сойти с ума или стать циником в случае, если эти взгляды будут поколеблены. Этому читателю Франклин давал нравоучительные советы, не выходя за рамки конвенциональных представлений. В то же время, используя богатый арсенал хитроумных риторических приемов, он писал и для другого читателя, с которым можно было говорить откровенно. Этот читатель получал шанс извлечь из его книг другие уроки, для чего следовало "на себя оборотиться" и подвергнуть радикальному сомнению адекватность как собственного здравого смысла, так и общепринятых моральных ценностей, верований и представлений.

Несмотря на бодрый, жизнеутверждающий пафос и легкий, шутливый тон, при помощи которых в "Автобиографии" пропагандируются моральные добродетели и практическое благочестие, эта книга свидетельствует о том, что Франклин действительно испытал кризис веры, благодаря которому встал на путь философского мышления. Однако в конце этого пути он пришел к убеждению, что общепринятые нравственные категории - такие, как справедливость, свободная воля, добро и зло, пороки и добродетели, воздаяние и наказание, - не имеют логического обоснования, несмотря на то что кажутся столь очевидными.

Особый интерес представляет проанализированное Уайнбергером отношение Франклина к идее равенства, лежащей в основе "Декларации независимости". Франклин верил в то, что все люди равны, но всегда отказывался принять безоговорочную формулировку об абсолютном равенстве, потому что знал от Джона Локка, что все люди равны лишь в естественном состоянии; поэтому он отвергал представление о том, что все люди одинаково любимы Богом (то есть равны в Его глазах). Франклин считал ложным утверждение о равенстве всех людей по интеллекту, способностям, доброте души или внутреннему достоинству. Однако он неоднократно писал, что идея равенства абсолютно верна в другом смысле: люди равны по причине общего для всех двуногих невежества, тщеславия, глупости и необоснованных претензий на правоту. Итак, в основе равенства лежит тот факт, что человеческая глупость и несовершенство универсальны. Франклин в характерной для него манере последовательно дезавуирует наши самонадеянные моральные притязания, но делает это ради утверждения истинно человеческой общественной морали. Согласно Уайнбергеру, Франклин не верил в теорию естественного права - и именно поэтому относился спокойно ко многим вещам, в том числе и к рабству, хотя был от него не в восторге и надеялся дожить до его уничтожения.

В то время как Д.Г.Лоуренс и Макс Вебер приняли за чистую монету совет Франклина жить, сообразуясь с правилами добродетели (то есть с реалистическим представлением о необходимости самоусовершенствования), Уайнбергер демонстрирует, что поучения Франклина имеют более сложную природу. Он руководствовался философским скептицизмом и отнюдь не считал свои назидательные советы истиной в последней инстанции. Как показывает Уайнбергер, Франклин был реалистом, признававшим, что для обеспечения нормальной жизни общества в какой-то мере необходимы и ложные мнения, и потребность в догмах, однако он всегда уклонялся от сугубо теоретических рассуждений о нравственности. Мораль, за которую не без иронии выступал Франклин, базировалась на том, чего человеческие существа могли достичь в этом мире, а не на сверхчеловеческих или божественных постулатах. В основе философских размышлений Франклина всегда лежал позаимствованный у Фрэнсиса Бэкона (которого он бесконечно уважал) принцип: надо принимать мир таким, какой он есть, а не таким, каким мы хотели бы его видеть.

Франклин никогда не был наивным и оптимистичным бодряком в духе ортодоксального просветительства, даже если оставить в стороне его "нестандартное" отношение к религии. Пожизненным врагом Франклина был догматизм любого сорта, и он разносил в пух и прах "самых нечестивых свободных мыслителей", потому что в его глазах они тоже были догматиками. Он дразнил знаменитых высоколобых скептиков за их наивную "веру в неверие", указывая, что "едва ли найдется достаточно оснований для того, чтобы отрицать существование духов" и что нелогично с порога отрицать возможность Божественного присутствия, не зная почти ничего об истинной природе реальности.

Как в таком случае истолковать очевидную приверженность Франклина к общественному служению? Уайнбергер полагает, что Франклин был прежде всего прирожденным политическим лидером и мастером компромисса, склонным к холодному оппортунизму; это был скорее "босс большого города", чем проводник какой-то идеологии. Для Франклина было ясно, что цель правления заключается в одном: создавать условия для индивидуальной свободы и счастья, как бы кто его ни понимал, а также, насколько это возможно, для безопасности и процветания.

Франклин любил политику потому, что видел в ней особый - весьма провоцирующий и по-своему восхитительный - вид изобретательства и производства (не слишком сильно отличавшийся от его экспериментов в области естественной философии и технологического изобретательства). Это было частью большой игры (носящей теперь имя "модернизация"), которая сулила новые, дотоле невообразимые возможности усовершенствования человеческой жизни. Но при том, что он заслужил (вполне справедливо) репутацию друга прогресса, Франклин, будучи философом, понимал, насколько глубоки корни человеческой глупости, сколь ограниченны возможности просвещения и как велика опасность морального недовольства. Он знал, что жизнь жестока и несправедлива: она может сдать человеку плохие карты, и с этим ничего нельзя будет поделать.

Человек, наделенный политическими амбициями, как правило, питает любовь к справедливости, что делает его подверженным вспышкам гнева или негодования. Для такого человека есть границы допустимого: не все может стать предметом насмешки, есть вещи, иронизировать над которыми означает впадать в кощунство. Что касается Франклина, то, присматриваясь к особенностям его юмора, Уайнбергер приходит к выводу, что этот моралист не чувствовал ни малейшей потребности в подобных ограничениях: Франклин готов был зубоскалить над религией, божественным Провидением, жизнью Иисуса, рационализмом философов-просветителей, великой цепью бытия, филантропией, семьей, сексом и любовью, нравственной добродетелью, человеческой и божественной справедливостью, политическими предпочтениями и обязательствами, естественными правами, законами Ньютона, наукой Бэкона и даже над масонами и - бери выше - американской революцией. Перефразируя Аристотеля, можно сказать, что Франклин был "политическим существом", но - с философским складом ума; эта особенность оберегала его от гнева и негодования, свойственного "чистым политикам". Он был также обладателем свободного духа, а не просто литератором: если уж он брался за перо, то для того, чтобы помочь людям освободиться от шор невежества и научиться думать самостоятельно.

Обзор составлен по материалам статей:

Тимоти Леман.Б.Франклин, моралист, патриот, ученый, изобретатель - и философ. (B.Franklin, Moralist, printer, patriot, scientist, inventor - and philosopher by Timothy Lehmann, Week, 01/16/2006, Volume 011, Issue 17).
Джерри Уайнбергер.Американский идол. (Jerry Weinberger. American Idol. Weekly Standard, January 17, 2006)

Перевел Иосиф Фридман