Книга Н.С. Павловой о поэтике Рильке исходит из двух предпосылок. Первое, поэзия Рильке близка не столько импрессионизму, сколько экспрессионизму в живописи. Слово Рильке – не слово самоуглубления, постоянного поиска в себе эмоциональных и интеллектуальных отзвуков и откликов, но слово, сразу бросающееся на защиту живого, и потому и оживляющего человеческий ум.

Второе, пантеизм Рильке (какое стертое слово!) не столько положителен, сколько отрицателен – не столько опыт слияния со всем сущим, сколько опыт разочарования. Разочарования сначала в традиционном благочестии, а потом и в себе, в человеке, в дружбе – с тем, чтобы после рыцарски отстоять и преданность, и дружбу, и слово.

Но по ходу исследования многие перспективы меняются. Оказывается, что экспрессионизм Рильке, в отличие от экспрессионизма Тракля – это не попытка артикулировать тот страх, который затаился в душе, подхватив его волнами еле слышимой музыки, но напротив, превращение страха в позитивное чувство. Страх – это ощущение нового, и новое, будучи передано антенной ритма на воздушных путях, заставляет забыть о прежних гнетущих страхах. Природа может уставать, а поэтическое слово отличается от прозаического тем, что может дать отдохнуть природе.

В таком свете и известные заявления Рильке, вроде «хочу общаться с Богом без телефона фирмы Христос» начинают звучать иначе: в них мы видим уже не желание слиться с Абсолютом без посредника, но стремление бить в «гонг» собственного тела. Вместо телефона подходит даже не колокол романтиков, который собирает на себя все молнии, но гонг тела, радость танца.

Такое ликование заставляет не только танцевать всё вокруг, потому что этот танец можно было бы считать субъективными поэтическими впечатлениями. Но оно превращает радиоволны в волнение земли, изображение в музее – в образ душевной жизни, не устающей себя изучать, и потому умеющей извлекать уроки из состояния мира. А слово, переданное с помощью тогдашних медиа – тогда вдруг становится словом, которому все могут причаститься и ожить в таинстве созерцания.

Самоуглубление Рильке – не столько дисциплина созерцания, сколько ощущение первого кинозрителя, который смотрит самого себя в непрерывном потоке образов, а потом, когда пленка кончается, и зал не то погрузится во тьму, не то засияет светом – чувствует физически свет, исходящий от собственных зрачков. Теперь для нас это эффекты физиологического напряжения – во времена Рильке это был вопрос к Орфею, не упадет ли он от усталости, выводя за собой Эвридику как единственную жизнь. – А. Марков.

Павлова Н.С. О Рильке. – М.: РГГУ, 2012. – 220 с. – 500 экз.