Бегство из города скорби

Штраус Лео. О тирании / пер. А.А.Россиуса, А.М.Руткевича. - СПб: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 2006. - 328 с. (Профессорская библиотека).

Книга Лео Штрауса, одного из крупнейших политических философов ушедшего века, представляет ученого не только как теоретика, но и как вдумчивого комментатора. Значительную часть своих трудов Штраус посвятил античной и ранней новоевропейской политической мысли. Штраус решил ограничить политическую философию одним предметом - государственной волей, противопоставляя явление этой воли статистическим закономерностям. Обосновать наличие этой воли можно было, только проведя тотальную критику политической риторики, инерция которой была весьма сильна. Эта критика и была предпринята в данной книге Штрауса, вышедшей в США в 1948 году.

Книга Штрауса построена как подробное разъяснение трактата Ксенофонта "Гиерон, или О тирании". Комментарий Штрауса к сочинению Ксенофонта во многом наследует традиции филологического комментария, с его вниманием к сюжету, композиции и речевым стратегиям персонажей. Этого потребовал сам рассматриваемый Штраусом античный памятник, в котором слишком сложно уловить авторскую позицию. Произведение, созданное красноречивым учеником Сократа, - одно из первых свидетельств о принципе вненаходимости (так М.М.Бахтин назвал исключение наблюдателя из мира вещей и ценностей). Ксенофонт пытается найти точку, из которой с наибольшей ясностью обозреваются не только последствия тиранического правления, но и внутреннее состояние души самого тирана. Замечательно, что принцип вненаходимости был применен изначально не по отношению к наукам и искусствам, но по отношению к политике.

Ксенофонт, как и Платон в "Государстве", подходил к душе тирана с меркой "точных наук", пунктуально исчисляя те несчастия и бедствия, которым каждодневно подвергает себя единоличный правитель. Тиран, чтобы осуществить свою политическую волю, должен держать в заложниках всех остальных людей - только тогда механизм политического правления окажется работающим. Подобно Мидасу, превращавшему все в золото, тиран, совершая даже самый благой поступок, сразу же его извращает. Погоня за скорейшим эффектом и страх перед возникновением альтернативных политических механизмов превращают тирана в несчастнейшего человека, неспособного отличить подлинное благо от мнимого. Даже те люди, которые любят тирана, поневоле начинают с ним конфликтовать.

Но Ксенофонт не довольствуется обычными представлениями о тирании, известными еще в мифологическую эпоху. Он пытается вскрыть и внутреннее строение тиранической души. Душа эта самоутверждается, и Ксенофонт ставит все действия тирана в зависимость от изначального жеста самоутверждения.

Согласно Штраусу, Ксенофонт оказался проницательнее новоевропейских политических мыслителей, чья позиция была идеологической, а не этической. Например, многие мыслители эпохи Просвещения считали роскошь двора правителя положительным фактором исторического развития. Для Ксенофонта любая роскошь - признак разложения государства, знак стремительного обвала всех государственных дел.

Для аттического прозаика любое политическое действие - результат сознательного выбора. Правитель у Ксенофонта не игрок в сложном хитросплетении событийных перипетий, но хозяйственник. Он распоряжается капиталом "славы" и "почестей" и совершает свой выбор сознательно. Тирана нельзя назвать ни заложником обстоятельств, ни рабом собственной натуры. Тиран совершает только одну ошибку - он требует себе все большей славы и все больших почестей. Единственный способ исправить эту ошибку - передать весь "капитал" в управление мудреца:

"...Открытые правителю способы заботы о делах, ведущие к удовлетворению и удовольствию, молчаливо сводятся к похвале и оказанию почестей, или, говоря еще конкретнее, к объявлению и распределению наград. Особая роль, которую должен исполнять правитель, оказывается в строго подчиненном положении по отношению к роли, принадлежащей мудрецу. Даже в самом лучшем случае, какой только можно вообразить, правителю суждено стать тем, кто посредством разумного использования почестей - о наказаниях здесь речь не идет - сумеет осуществить на практике учение и предписания мудреца".

Но Ксенофонт отдает себе отчет в том, что тиран не сможет стать добродетельным именно в силу своего душевного устройства. Добродетельный тиран, думающий о себе и о других, остается лишь мечтой философа.

Работа Штрауса вызвала возражение философа А.Кожева: его статья и ответ Штрауса публикуются в приложении. Кожев не соглашался с тем, что тиран только собирает и расточает реальный и символический капитал, не имея никакой последовательной программы. Его "тиран" напоминает "вождей" ХХ века. Он фанатично устремлен к целям, жертвуя чем угодно ради их воплощения. Конечно, античный тиран обычно понимал свою ограниченность как философа и не собирался соревноваться с философами, тогда как вожди ХХ века пытались создать "величайшие" философские труды, отменявшие реальность всей остальной философии. При всей меткости критики Кожева, он, по мнению Штрауса, не понял, в чем состоял, по Ксенофонту, "эрос тирана". Этот эрос не безумное стремление воплотить свои цели, но стремление к признанию: к тому, чтобы насильно добиться чужой любви. Для Кожева сфера удовольствий и сфера социальной коммуникации не могут быть соотнесены напрямую, поэтому не может быть и стремления к признанию со стороны других. Тиран Кожева - евнух своей неестественности. Тиран Ксенофонта и Штрауса - человек "естественный" (для него существуют "другие"), но ослепленный честолюбием.

Спор Штрауса и Кожева - это спор о политическом будущем. Мысль обоих - перспективистская; ретроспективное рассмотрение политического опыта отражается только в языке разговора о политике, а не в постановке вопросов. В этом - вся значительность спора и основной интерес книги, ставшей уже историческим памятником своей эпохи.

       
Print version Распечатать